— 24 февраля я всю ночь не спал. У нас был шок. Будто наступил 1941 год. У меня это в голове не укладывалось.
Пара человек в редакции радовались и пытались нас убедить, что «спецоперация» — это правильное решение. Но в основном редакция восприняла это негативно.
Мы начали искать, что можно публиковать в газете, не нарушая закона и при этом давая всем понять: то, что происходит в Украине, — это неправильно. Перерыли много материалов — в том числе и СМИ-«иноагентов», и высказывания разных известных людей. Везде они называли вещи своими именами, говорили прямо, хорошо, открыто, но публиковать это было невозможно.
Мы уже тогда понимали, что любые материалы по поводу «спецоперации» будут наказуемы. Не можем мы публиковать, например, Невзорова — у него слишком резкий язык. И как-то переписывать слова тоже не можем. Нашли
статью Григория Явлинского на сайте «Яблока». Мне показалось, что она была написана культурнее.
Ничего такого там не было, Явлинский просто просил как можно быстрее начать переговоры и прекратить военные действия, чтобы не гибли люди, — из гуманных соображений. Мы поняли, что можем опубликовать эту статью с точки зрения нашей внутренней цензуры. Более того, мы подумали: раз статью опубликовало ответственное должностное лицо партии, которая когда-то входила в Госдуму, и эту статью не снимали и их не наказывали, значит, ничего не будет.
После прокуратура прислала нам письмо по электронной почте. Они возбудили против нас административное производство из-за публикации статьи Явлинского. Административное расследование шло, наверное, месяц. Я просил назначить экспертизу, чтобы понять, как мы «дискредитировали» армию, — я, как внутренний цензор газеты, пытался не допустить таких вещей. Но ни суд, ни прокуратура так и не смогли мне объяснить, в чем проблема.